О ПРОФЕССИИ
Настоящим попытаюсь сформулировать своё отношение к профессии.
Что такое журналистика?
Если попробовать ответить на этот вопрос добросовестно, то ответ «зависнет» в разной степени словоблудия, но в целом он будет ровно таким же, как если бы кто-то попытался ответить на вопрос: а что такое поэзия?
Иными совами, никакого внятного ответа не последовало бы.
Что такое поэзия?
Лично для меня понятие «поэзия» является реальностью лишь в трёх, не исключающих друг друга, ответах:
- « Ищу союза волшебных звуков, чувств и дум» - Александр Сергеевич Пушкин.
- «… пресволочнейшая штуковина: существует, и не в зуб ногой!» - Владимир Маяковский.
- «Поэтическая речь, или мысль лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, Потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метаморфозы, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддается пересказу. Что, на мой взгляд, - вернейший признак отсутствия поэзии. Ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, и не ночевала» - Осип Мандельштам.
Полагаю, что мы, журналисты, должны стремиться в профессии как к чему-то такому, что предусматривает «поиск союза» в «пресволочнейшей штуковине» при несоизмеримости с пересказом.
Ну, и вот: на вопрос, который я сам себе задал – что такое журналистика? – внятно не ответил.
В особо тщательной «расшифровке», полагаю, нуждается «тема» о несоизмеримости с пересказом.
Под несоизмеримым с журналистикой текстом я имею в виду текст, в котором отсутствует личное (журналиста) отношение к материалу – журналист не имеет права превращаться в диктофон. Настоящий журналист - даже тогда, когда ему, в силу обстоятельств, приходится ретранслировать мнение, с которым он не может согласиться, - обязан найти выход. Вплоть до того, чтобы - ненавязчиво, незаметно - представить ретранслируемое мнение дурацким.
Или – но это уже - «высший пилотаж! – самому предстать таким, чтобы самому, ретранслируя мнение, – ненавязчиво, незаметно для заказчика - стать отвратительным для аудитории.
Осознанно такое, я считаю, удаётся только избранным – Соловьёву, например, удаётся.
А кому ещё?
Поиск в журналистике «союза волшебных звуков, чувств и дум» желателен, возможен, но вряд ли осуществим в той степени, в которой его (поиск) могут заметить: журналистика – это всё-таки не та «поляна», на которой возможно, чтобы «поиск» правильно оценили: сочтут, скорее всего, «выкрутасами».
«Пресволочнейшая штуковина»…
Спорить будем?
Не будем? Спасибо! Я знал, друзья мои, что вы – не идиоты.
Пресволочнейшая!
А пресволочнейшая она - не только в том понимании, что, зачастую, - продажная, а в том, что она - потенциально - опасная.
Не о мордобитии речь: не пей – не будет мордобития. Мне, например, когда я трезвый, морду набить невозможно.
А пьяному - невозможно без того, чтобы вскоре не стать «висяком».
Опасность журналистской профессии в том…
Здесь нужно кое-что пояснить.
Всего лишь 15-20 лет назад высказанное журналистом мнение «умирало» через 2 – 3 недели: кто его станет искать в библиотеках?
А как сегодня?
Сегодня я запросто найду (и я их уже «коплю»!) мнения отдельных людей по тому или иному вопросу.
По, в частности, «вопросу украинскому».
Зачем «коплю»?
А затем, чтобы предъявить это «мнение» детям и внукам (я – не доживу, но у меня сын есть) тех людей, которые сегодня не поддерживают российскую политику по отношению к Крыму и Юго - Востоку Украины.
Возможно, конечно, что и моим детям и внукам могут «предъявить», но, во-первых, - вряд ли, а, во-вторых, я же и говорю, что журналистика – профессия опасная.
Андрей Захаров.
P.S.
Догадываюсь, что на данный материал я от Константина Мамедова получу отклик в таком, примерно, духе: «Ты, гэбешный стукачёк…»
А знаети ли вы, Константин, что в 1991 году агентурные дела уничтожили не только не все (по объёму), но и не все, кто должен был это сделать?
А знаете ли вы, Константин, что срок давности за разглашение этой информации истёк 3 года назад?
Вам это надо?
А.З.
| 
